я сегодня сидел у матери на днюхе за столом, пытаясь силой взгляда сложить из кукурузинок имя "Алеша".
маме оч понравилось как я пришел, своим коллегам она сказала, что "моя дочка любит Ленина".
эх, мама, мама.
смотрел я в свою тарелку, теребя произвольный пионерский гастук, а сам думал про то, как Смирняга в электричках ездит. смотрит в окно, или сразу же засыпает.
сидит он вот такой, нога на ногу заброшена, левая рука на окошке и смотрит на пробегающие за окном пейзажи.
или же надевает капюшон и закрывает глаза сразу же, как липиздричка тронецца?
на жесткой скамейке холодно, а на нем какие-то кроссовки, совсем летние.
и сидит он. такой.
довершений. вразливий. тендітно-брутальний. цілковито незрозумілий і зимній.
соре, по-русски никак, именно такие слова пришли мне в голову.
каждая добивка - рубец, каждый импровиз - личное фэнтэзи.
все это не может просто исчезнуть. не может никак.
и да.
страшно.
мне.
вот.